Утром Якушка первым делом руку под подушку сунул: ого! Есть неразменный!
Пошел опять в лавку, купил огнивец новый да пук мочалы. Купец стал ему давать копейку сдачи, но Якушка не взял, это же не купец дает — нечистая сила!
К утру неразменный рубль был опять в кисе у Якушки. Обрадовался Якушка. Что за жизнь настала! Каждый день можно что-нибудь задаром покупать.
Пошел в лавку, купил свечу за полтину, купец дает ему полтинник сдачи, не вытерпел целовальник, взял полтину сдачи. Пришел — кису под подушку, как всегда, упрятал. Думает: «Утром рубль неразменный вернется, да полтина есть. Получится полтора. Если каждый день по полтине сдачи брать, то сколько же за месяц всего выйдет?»
Встал утром Якушка: взял кису, а там — ни рубля, ни полтины, а только глиняный черепок лежит. Якушка к Григорию кинулся:
— Ты мне негодный неразменный рубль дал! Он в черепок обратился!
Григорий отвечает:
— Я же тебе говорил, что нельзя сдачу брать? Говорил! А ты же взял?
Якушка потупился:
— Взял. Черт меня попутал. Дай еще один неразменный.
— Ну что ж, — сказал Григорий, — хоть ты и крепко передо мной виноват, да человек хороший. Даром не дам второй раз, но продать могу за тридцать рублев.
— Дорого! — стал торговаться Якушка.
— Милый! Я же тебе даю неразменный рубль, а у тебя беру простые.
И дал Якушка за неразменный рубль тридцать простых. С месяц шло все нормально: Якушка покупал на рубль чего-нибудь, а сдачи не требовал. Потом в лавке товар кончился. Надо было ждать весны, нового привоза.
И пришли вешние дни, лед на Лене прошел. И явился Григорий к воеводе Дмитрию Андреевичу. Что же делать человеку, если все его добро погибло вместе с караваном в диком ущелье? Дома своего нет, ничего нет.
И велел воевода готовить корабль в поход, чтобы по Лене-реке ясачить необъясаченных тунгусишек и якутов на меха, рыбий зуб и прочее.
Большой корабль-коч был вместительным и мог ходить даже по морю. Взяли с собой большой запас пушечного и ружейного зелья, да вино, да для обмена: яркие цветные ленты, стеклянные бусы, камку, китайку, бронзовые зеркала, железные ножи и топоры.
Перед отъездом отслужили молебен в храме, казаки при том зажгли свечи перед образом Богородицы Одигитрии. Поклонились после всему городу Якутскому, да отправились на корабль. Местный богомаз написал образ Матери Одигитрии на парусе. Будет она всегда с казаками, и смотреть станет на дикие берега Лены, смягчая сердца инородцев.
Ветер был холодный, но проплыли деревушку, где на пригорках уже зеленела трава и девки водили хороводы, ходя по солнцу.
Григорию невольно вспомнилась Хайрюза. Она просилась с ним на коч. Да женок в такие походы брать не велено. Да и не женка она, Хайрюза, дикая, своенравная. Она явно эту зиму томилась в избе у Якушки. Вспомнил он и Устинью, рядом с коей далеко от сих мест лежал его мизинец.
Пошли пустынные берега. В тундрах девки в мехах тоже ходили по кругу, а руками изображали белого журавля-стерха, почитаемого солнцем.
Бывалый казак Долгушин рассказывал: недавно на здешних берегах пятидесятник Волхин получил было ясак с людишек, кои угостили казаков олениной да вином. А когда казаки уснули, ясашные порезали их, в реку побросали… Григорий решил смотреть в оба.
Приплыли наконец к безымянной речушке, впадавшей в Лену. Тут было обнесенное тыном селенье. Едва сошли на берег, навстречу полетели стрелы.
— По одежке встречают, по уму провожают! — сказал Григорий. — Давайте щит.
Десять казаков несли длинный деревянный щит, другие, таясь за ним, палили сквозь дыры. Ходячая крепость поднималась по крутояру.
Местные отступили в свой острожек. Григорий велел переводчику кричать, что он пришел с миром и хочет дать подарки. В ответ прокричали, что великий тойон Сахтия не верит урусам и не хочет платить ясак.
Григорий отделился от своего отряда и пошел с переводчиком вперед:
— Пусть тойон Сахтия выйдет мне навстречу и возьмет подарок!
И когда тойон вышел с охранником, Григорий подарил тойону медное зеркало. Крупный старик с интересом рассматривал в зеркале свое смуглое лицо, Григорий говорил:
— Я хочу научить тебя, о тойон, замечательной игре. Ночи у вас длинные, и вам в ваших шалашах скучно. Оловянный стаканчик и кости с точками. Выигрывает тот, кому больше выпадет точек. Я ставлю этот золотой перстень, что ставишь ты?
Тойон поставил на кон свою засаленную шапку. Григорий кивнул. И… проиграл перстень с рубином.
Рыба клюнула! Тойон играл и выигрывал. Григорий проиграл свой серебряный крест, шапку, кафтан, шапку переводчика и даже свои сапоги! И тогда он сказал:
— У меня на коче много дорогих вещей. Их принесут сюда, а твои люди пусть принесут меха. И будем играть, кому повезет.
Сахтия весь дрожал от возбуждения. Точек выпадало то больше, то меньше. Духи были за него, потом почему-то отвернулись.
И он стал проигрывать.
Григорий приказал принести огненной воды. Тойон подкрепился. Игра пошла еще веселее. Выигрывая, тойон издавал победный вопль, смеялся, как ребенок, проигрывая, мрачнел и чесал пятерней седые космы.
Кончилось тем, что тойон Сахтия проиграл Григорию свою молодую жену, острожек со всеми его обитателями. Он поставил это все в надежде отыграться. И теперь сидел с угрюмым видом: все шло так хорошо, и так ужасно кончилось. А игра была о-очень интересная.
— Не унывай! — сказал Сахтие Григорий. — Кабы бабушка — не бабушкой, то бы дедушкой была. Давай сделаем так. Ты приложишь руку к грамотке, по коей твое племя будет платить нашему государю ясак. Веками! А государь будет тебя оборонять. Меха, которые я заиграл, я заберу в счет ясака, а жену, так и быть, оставлю тебе.
Когда переводчик перевел это Сахтие, он оживился, попросил еще водки. И приложил свою царственную руку к грамоте.
Вскоре меха были погружены на корабль, Сахтия попрощался было с Григорием, но когда Григорий уже пошел на корабль, Сахтия вдруг упал на колени, простер к Григорию руки и завопил.
— Чего он? — спросил Григорий своих переводчиков.
— Он умоляет забрать у него жену, всех его холопов, только бы ты отдал ему свой волшебный стаканчик с теми волшебными костями.
— Ну, это можно, — весело сказал Григорий, — пусть принесут его люди еще меха, какие у них остались, тогда я и отдам свое волшебство.
И люди Сахтии принесли еще груду мехов. И это было погружено на корабль. И когда коч отплыл, Сахтия долго махал ему рукой и что-то счастливо кричал.
Он думал уже о том — сколько при помощи волшебных костей выиграет собак и оленей у других князьков, кочуя по тундре. Надо же! Урусский тойон отдал такую замечательную вещь за какие-то ничтожные меха!
